Напрасный человек. Симфоэма

Симфоническая поэма «Напрасный человек» была написана летом 2012 года на музыку моего хорошего знакомого, ранее новосибирского, а теперь уже петербургского композитора и музыканта Александра Крамера, и написана в буквальном смысле слова как «перевод» с музыкального на литературный язык. Никакой внешней необходимости в таком переводе, разумеется, не было — просто прослушав ее несколько раз подряд я почувствовала, то за музыкальным рядом в этом произведении уже звучат слова, и нужно только немного собраться, сконцентрироваться, напрячься — и их удастся записать.

Получившееся в результате произведение предоставляет из себя весьма специфический конструкт, где темп и ритм, структура и смысл, лексика и логика повествования определяются строением и содержанием симфонии. Тем не менее, мне, как автору, не хочется лишать мою «симфоэму» (или симфоническую поэму, как мы решили назвать этого гермафролита) законного права всех литературных произведений — права на публикацию и читателя. Впрочем, если читателю читать будет сложно, то всегда можно и послушать.

I.

Вчера, сегодня, ежедневно,
За годом год, за веком век,
Юдоли сытой, но плачевной
Бежит напрасный человек.
Вот он выходит из подъезда,
Бредет сквозь вечер и пургу,
Куда-то вдаль. И липнет бездна
К его худому обшлагу.
И вьются бесы, бесы вьются
Вокруг неярких фонарей,
Визжат и воют, волокутся
По белой глади пустырей
И площадей поземкой колкой.
Повсюду лай, и вой, и свист.
В недобрый час дороги долгой
Вечерний город стыл и мглист.
И снег летит в глаза и застит
И без того неясный свет,
И бесы разевают пасти
И поспешают на обед,
И ветер время рвет на части –
А смысла не было и нет.

*  *  *

Но он, чудак, мудак, придурок,
Идет-бредет себе вперед,
Одолевая переулок
За переулком, поворот

За поворотом. Снег и ветер
Ему как будто нипочем.
Его никто на этом свете
Не ждет, и за его плечом
Не караулит ангел божий,
Обороняя от беды…
Так что же, все-таки, так что же
Его влечет, какой звезды
Он ищет в небе закоптелом,
Куда спешит, зачем спешит?
Ответа нет. Влечется тело
По вздорной прихоти души
Под хриплый хохот бесноватый,
Под леденящий сердце вой,
Одно. Откуда-то. Куда-то.
Вдоль бесконечной мостовой.
И фонари подслеповато
Глядят из пены снеговой.

*  *  *

Да, он идет себе, не слыша,
Не замечая, не страшась,
И поднимается все выше,
И пьет из звездного ковша
Немую музыку надежды,
И, этой музыкой гоним,
Еще уверенней, чем прежде,
Идет вперед, неутомим,

И неприкаян, и не верен
Иным кумирам и страстям.
Одною музыкой измерен
Его нелепый, всем смертям

И всем ветрам назло, упорно
Осуществляемый поход.
Так он идет, а небо черно,
И все отчаянней метет

Метель, и вот уже не видно
Ни зги – ни в небе, ни окрест,
И бесы бледные бесстыдно
Летят ему наперерез.

И холодно, и так обидно
За попустительство небес.

*  *  *
Но музыка в груди, о боже,
Натянута, как тетива,
И он, сумнящеся ничтоже
Уходит в никуда, слова

И звуки тщетно подбирая,
Пытаясь как-то объяснить
И обозначить, раздражая
До дрожи правильную сыть

И бормотаньем заунывным,
И непригодностью к ярму,
И откровенным, очевидным
Несоответствием тому,

Что ей привычно и приятно.
Но отвратительней всего
Его гордыни непонятной
Уверенное торжество.

И этот профиль горделивый
Над прохудившимся пальто,
И этот взгляд, почти счастливый,
Того, кто, в сущности – никто.

*  *  *
Не то, не то, опять не то,
Опять не те слова. Пустое.
Ума гнилое решето
Просеет семечко простое

И золотую шелуху
В одну строфу нетерпеливо,
И кто-то где-то наверху
Опять поморщится гадливо.

И снова будет снег в лицо
Сырого, серого замеса,
Мороз, худое пальтецо
И бесы, бесы, бесы, бесы…

И черный жар заподлицо
Шута, повесы и пропойцы,
И путь, свернувшийся в кольцо,
И чьей-то тройки колокольцы

Вдали, и гадкий шепоток
Гораздо ближе, и ненастье,
И от угла наискосок
Тень фонаря на грязном насте,

И это гребаное счастье,
Наотмашь бьющее в висок.

*  *  *

Северный ветер.
Небо неясно.
В этом сюжете

Все не прекрасно.
Кто нам ответит –
Что не напрасно…
 

*  *  *

Вдоль по изжелта-черным улочкам,
Переулочкам грязным, узеньким,
Бесы кружатся, дуют в дудочку,
Ты не слышишь ли этой музыки,

Ты не помнишь ли слова нужного,
Ненатужного, драгоценного,
Ты боишься ли ветра вьюжного,
И, как водится, переменного,

Ты не выйдешь ли в ночь морозную,
Обижаться на мироздание,
Не посмотришь на небо звездное?
До свидания, до свидания!
Но, впрочем, вьюге непроглядной
Не вечно выть и ворожить,
Под утро ветер беспощадный
Умерит бешеную прыть

И станет тихо. По колено
Метелями запорошен,
Застынет город постепенно,
Пространен, пуст и отрешен.

Над ним торжественно и гордо
Повиснет полная луна,
И тишина повяжет горло
Шарфом предутреннего сна.

И жизнь в гармонии бесстрастной

Замрет, затихнет до утра,
И на мгновение прекрасной,
Покажется, и серебра

Ея, и россыпей алмазных

Достанет всем, вполне, сполна,
Пока в снегах благообразных
Лежит густая тишина.

И тень окна крестообразна,
Хрестоматийна и бледна.

*  *  *

И ты усни. Любые звуки
Безмолвью белому чужды.
Не спится – так гляди со скуки
В окно, перебирай плоды

Трудов дневных в уме усталом,
Считай до ста тупых слонов,
А сбившись, начинай сначала,
Пугая тени чьих-то снов.

Тоска, тоска, и снег глубокий.
Спит улица под фонарем.
Ей снится путник одинокий,
В напрасном подвиге своем

Увязший, так и не нашедший
Пути и сгинувший во мгле,
Когда метлою сумасшедшей
Зело мело по всей земле.

Но день грядущий в дне ушедшем
Дрожит, как уголек в золе.

*   *   *
И включат свет на сей голгофе.
Земля воспрянет ото сна,
Вдохнет, зевнет, заварит кофе –
И, может быть, придет весна.

Как будто по веленью свыше,
Оковы зимние спадут,
И, первую капель заслышав,
Восславит солнце стылый люд.

Стада таджиков пробегут
По утомленным снегом крышам,
И сдаст последний свой редут
Зима. И легче мы задышим,

И веселее полетим
Все по тому же кругу, те же
Сжимая медяки в горсти,
Назад оглядываясь реже.

Но от зари и до зари,
Все полчаса под небом спящим,
Нам скорбно будут фонари
Молчать о чем-то настоящем.

Но это что-то изнутри
Легко залить бухлом горчащим.

*   *   *
Какая музыка была,
Какая музыка сводила
С ума, и грызла удила,
Переплавляясь на чернила,

Какие странные слова
Звенели в воздухе прозрачном,
Как не болела голова
Ни чайным утром, ни коньячным,

Как запросто бралось взаймы
И так же отдавалось просто,
И умирать ходили мы
Под вечер на Лосиный остров.

Куда все скрылось, отошло,
Кто виноват и кто ответит –
Не важно. В сущности, никто
На этом распроклятом свете

И не расстроится. Ну, да,
Метался человек, вертелся,
И то ли сгинул без следа,
А то ли где-нибудь пригрелся.

Такая, право, ерунда!
Как потерявший жемчуг перстень,
Куда-то делся. Но куда –
Никто не в курсе. Да и хер с ним.

Зима, весна – не все ль равно,
Когда и где, под чьею крышей,
Глотая горькое вино,
Ее ты перестанешь слышать,

Чудную музыку свою,
Мой милый друг, мой друг болезный!
Так бездны мрачной на краю
Не так уж важно имя бездны,

И широта, и долгота
И точное названье края,
Кто там открыл сии места
И кто прославил, умирая…

Но все же, имя подбирая,
Скажи печально: пустота.

*   *   *
А до рассвета полчаса,
И город спит, как мертвый улей.
Всплакнув, уснули небеса,
И реки, и мосты уснули,

Грифоны, лошади и львы,
Химеры, ангелы, мадонны,
И страшный царь без головы
Уснул на жестком стуле тронном.

Уснули, душами шурша,
Любовь, вражда, мечты, коварство.
Уснуло все – но не спеша,
Сквозь это заспанное царство,

Вдоль улиц, фонарей, аптек,
Слегка неверными шагами
Идет какой-то человек,
Забавно шевеля губами.

III.
Идет напрасный человек
И день, и ночь, и год, и век,
И тихо песенку поет
О том, что все пройдет.

О том, что не было и нет
Ни поражений, ни побед,
И ни кумира одного,
Ни бога самого.

О том, что больше для него
Не остается ничего,
Как только двигаться вперед,
Пока труба зовет.

Ни ради близкого конца,
Но ради красного словца,
А также белого листа,
И чистого холста.

Он шут, бродяга, птицелов,
Он все продаст за пару слов…

Но, может быть, любовь?

*   *   *

Люблю, любить, любимым быть –
Все прочее легко забыть,
Легко оставить навсегда
Без сожалений и стыда.

Любовь и смысл, и цель, и свет,
И дух, и плоть, и жар, и хлад,
Один костер, один сюжет,
Один на всех небесный ад,

Одно стремление, одно,
У дурака, у мудреца,
Одно бесценное вино,
Одна дорога без конца.

О, сладкий миг, когда возник
Из этой вечной суеты
Прелестный лик, чудесный лик
Особы чистой красоты.

Когда мутнеет негой взгляд,
И все кончаются слова,
И от смущения дрожат,
Соприкасаясь, рукава.

В последний раз в уме мелькнет:
А на хрена? – но сей же час
Все поглотит водоворот,
Страстей, как старенький баркас

Рыбачки Сони. Как-то в ма…
Но, впрочем, песня о другом,
О том, как сходится с ума,
Верней, сбегается бегом,

Как не понять и не помочь,
Не превозмочь, не осадить,
Как время утекает прочь
Сквозь эту дырочку в груди,

Как быстро загнивает кровь,
Как хорошо на свете жить,
Как много слез, как много слов –
Увы, почти всегда чужих.

*   *   *

И вот уже волшебный вальс
Сменяет нервное танго,
И, как бывало сотни раз,
Не остается ничего
От глупой нежности твоей:
По пятьдесят – и в номера!
От этих розовых соплей,
Смешно сказать, еще вчера

Переполнявших до краев
Существование твое.
Ах, глупый, глупый птицелов!
Какое старое вранье,

Кого ты думал обмануть
На голубом глазу,
Пускаясь в этот страстный путь
В таком смешном тазу,

И кто в нем только вновь и вновь
Не плавал на рассвет!
Зачем, скажи, тебе любовь,
Когда за столько лет

Она успела  исчерпать
Любой язык до дна,
И каждой нотой прозвучать,
И всех достать сполна.

*   *   *

Люблю, любить, любимым быть –
Ну сколько можно повторять,
Перебирать и проклинать,
И новых слов не находить.

А кровь отравленная жжет,
Горит, кипит, стучит в виски,
И спазмы острые тоски

Перекрывают кислород,

И черен, черен белый свет,
И тонет, тонет утлый таз,
Длиннее был бы мой рассказ,
Приятней был бы мой куплет,

Когда бы ты, когда бы я,
Когда бы мы – увы, увы!
Нас всех тошнит, мы все мертвы

От запаха утильсырья.

Я вас любил, любовь еще

До мартобря поест дерьма,
А там отвалится сама

Всласть отобедавшим клещом,

А там охрипнет и замрет
Её проклятая труба.
Какая, к дьяволу, судьба –
Так, просто эпизод…
Ах, бедный, бедный птицелов,
Зачем, скажи, тебе…

*   *   *

Скрипит осина, врет струна,
Гнилая рвется нить,
А человек лежит без сна

И тщится позабыть,

И не умеет, и опять
Берет свое пальто,
И отправляется искать
В ночи незнамо что,

И отправляется, чудак,
Один и налегке,
Туда, где небо тайный знак
Рисует на песке,

Где липнет пьяная вода
К кисельным берегам,
Где, может быть, горит звезда,
Невидимая нам.

IV

Но ночь пройдет, и день пройдет,
Год канет в никуда,
На берега угрюмых вод
Вернутся холода,

И тихо ляжет новый снег
На старые дома,
Когда напрасный человек
Вконец сойдет с ума.

Подыстощится календарь,
И небо от земли
Отрежет пасмурная сталь,
И подле, и вдали.

По подворотням заскулят
Недобрые ветра,
Запорошит, залепит взгляд
Сырая снежура.

И побегут, и полетят

По снегу доктора.

*   *   *

Вдоль по улочкам, переулочкам,
По заснеженным, по загаженным,
На веселую на прогулочку
Едут в белых халатах вражины.

Едут молодцы, едут старицы,
За придурками, за подонками,
Как-то кривенько усмехаются,
Как-то гаденько трут ручонками.

Путь неблизкий ложится скатертью,
Ночь к рассвету устало клонится,
Растакой-то рыгая матерью,
Санитарная скачет конница

На забаву да на ловецкую,
На потеху почтенной публике,
Тешить силушку удалецкую:
Жить хотите – готовьте рублики.

Ветер северный, переменчивый,
Спирт разбавленный в сорок градусов,
Скрутят резво да беззастенчиво,
Ты не рыпайся, ты порадуйся,

Что остался в живых до времени,
Что по шее, а не по печени,
Ибо этому роду-племени
Совершенно бояться нечего.

Скачет конница по ночной стране.
Отдыхайте спокойно, граждане.
*   *   *
Дремлет притихший
Северный город,
В камне застывший
Светится холод.

В снежной трясине
Тонут колодцы.
Встанет над ними
Красное солнце,

Но не осилит,
И не согреет…
Ангел на шпиле
Жалобно реет.

Ангел на шпиле.
Штормы и штили.
Так вот и жили.
Так вот и сплыли.

*   *   *
Из дома вышел кто-то там
С каким-то там мешком,
И хорошо известно нам,
Что стало с ним потом.

Но неизвестно, почему
Он вдруг пустился в путь,
И от кого тогда ему
Хотелось улизнуть?

Какая в голову его
Ударила моча,
И почему, и отчего
Не вызвали врача?
Ответа нет. Увы, молчат
И боги, и врачи,
А этот самый психопат
Тем более молчит,

Никто не хочет рассказать,
Короче говоря,
И нам приходится опять
Плясать от фонаря,

Который тлел над пустырем,
Морозною зимой,
И капал жидким янтарем
В пустынный, и немой,

И страшный полуночный мрак,
Качаясь на весу.
Лишь он один и видел, как
В двенадцатом часу
Из дома вышел человек
Закутавшись в пальто,
Купил холодный чебурек,
Билетик спортлото,

Бутылку водки – и ушел
С мешком наперевес,
Во тьму, как пьяный ледокол…
И с той поры исчез.

*   *   *

Вчера, сегодня, послезавтра –
Тоска, тоска, и вновь тоска
На сцене жалкого театра,
На дне заплечного мешка.

На самом деле, безразлично:
Куда идти, зачем идти,
Какой звездой меланхоличной
На смех согражданам трясти,

Светить всегда, светить повсюду,
Иль мудро экономить свет,
Не верить в чудо, верить в чудо,
Писать отчет, слагать сонет.

Ведь все закончится – и быстро –
Плюс-минус образом одним,
И след неясный чисто-чисто
Поземка веником ночным

С лица земли сметет со свистом,
Взметая белоснежный дым.

*   *   *
Ангел на шпиле
Стонет в метели.
Странно мы жили,
Быстро сгорели.

В красном рассвете,
В белой печали,
На парапете
Стынут скрижали.

Днесь обещали
Северный ветер.

*   *   *

Пройдет бесследно много лет,
Век сложится в строфу,
Сгниет задумчивый скелет

В прабабкином шкафу,
И дикий правнук, старый шут,
Пьянчуга и фигляр,
Расскажет сказку малышу,
Пуская перегар,

О том, как сотни лет тому,
В каком-то там краю,
Волшебный посох и суму
Себе добыв в бою,
Бродил по свету человек
И песню напевал,
И прошлогодний думал снег,
И звал девятый вал.

А на него со всех сторон
Стеною шли враги:
Хрипело радио шансон,
И множились долги,

И разжигали фонари
Болотные огни,
Когда бродил он до зари
Плюя на трудодни,

По городам, по островам,
По звездам – вот чудак!
Но небеса его словам
Раскачивались в такт.

И ветер музыку его
По свету разносил,
А он разменивал богов
На баночку чернил.

Ему готовила любовь
Браслетовый гранат,
Но он предпочитал морковь,
Петрушку и шпинат,

Но он предпочитал курить
Вонючий свой табак,
И не желал любимым быть,
Нигде, никем, никак,

Но он предпочитал радеть
На ясную звезду,
Бродить по свету и дудеть
Навзрыд в свою дуду.

И как-то раз, за воротник
Конкретно заложив,
Он памятник себе воздвиг,
Да с видом на залив.

И злобный мир, враждебный мир,
Воспел его дела,
И маркетолог, и банкир,
И дворник Абдулла.

А он загадочно взглянул

На сей смешной процесс,
Волшебным посохом взмахнул –
И с той поры исчез.

Это такая сказка,
Это такое время,
То ли дурная маска,
То ли святое бремя,

И не жалей напрасно,
Не сокрушайся горько,
Пасмурно или ясно,
Мякишек или корка,

Мы разберемся после,
Может быть, если только…

*   *   *

Прости, неведомый юнец,
Нетрезвого отца –
У этой сказки вовсе нет
Счастливого конца,

Но если хочешь – сочини
Его сегодня сам,
Пока болотные огни
Гуляют по лесам,

Пока в душе твоей дудит
Волшебная дуда,
Пока в ночи твоей горит
Далекая звезда.

*   *   *

Слов не осталось.
Северный ветер.
Злость и усталость
В этом сюжете.

Ночь ненадежна,
День невозможен,
Вечер безбожно
Неосторожен.

Не вызываю,
Не призываю,
Но замерзаю –
И исчезаю.