Послесловие к новой песне 🙂
Неисповедимы пути господни, они же ассоциативные ряды. Иначе говоря — когда б вы знали, из какого сора… или не сора, но все равно — удивительно, из какого.
Около месяца назад занесло меня на странный спектакль, который и спектаклем-то даже назвать было нельзя: скорее, театральный проект по мотивам «Сталкера» Тарковского. Действо было местами прекрасно, местами нудно, в чем-то оригинально, а в чем-то не вполне вменяемо, и в результате мне не столько захотелось пересмотреть фильм, сколько перечитать оригинал. Буквально на следующий же день, не иначе, как по распоряжению небесной канцелярии, при прокрутке новостей вконтакте (что, кстати, со мною в последнее время случается достаточно редко) на меня буквально напрыгнул «Пикник на обочине» в виде аудиоспектакля с участием Караченцева и Тараторкина — каковой я и прослушала, и даже дважды, и почему-то затем вспомнила, что давным давно не пересматривала любимый телеспектакль с Тараторкиным же в главной роли, а именно — «Сирано де Бержерака» в постановке Евлахишвили. И пересмотрела. И перечитала пьесу. И заодно скачала еще парочку доступных киноверсий. И наконец-то сформулировала то, что смутно ощущала уже давно.
Сирано — поэт, бретер, бесконечно несчастный влюбленный, так безрассудно пожертвовал своим счастием ради… ради чего? Ради любви? Чести? Об этом как-то не принято задумываться, как-то даже неприлично: благородство ведь не требует оправданий? И точно также никто, наверное, не задумывается о том, что этот возвышенный в своем страдании герой, изуродовав свою жизнь, заодно изувечил и жизнь любимой им женщины. Да, не очень умна. Да, любила ушами и глазами, а сердцем, понимаете ли, не разглядела… но вот по преступлению ли вышло наказание? Немного смешно, наверное, очеловечивать литературных персонажей, но все же я представила вдруг, во что же ее, Роксаны, существование должно было превратиться после смерти кузена, после осознании всей бессмысленности двадцати лучших лет жизни — лет, фактически украденных у нее из самых что ни на есть лучших побуждений. Осознавшей, что двадцать лет она оплакивала красивую пустышку, провинциального фанфарона, все достоинство и доблесть которого и состояли в том, что ему удалось более-менее мужественно расстаться с жизнью молодой в никому особо не нужном сражении. Все в итоге понявшей и угадавшей — но только для того, чтобы потерять это все уже окончательно и бесповоротно…
И как же жалок, на самом деле, благородный кузен де Бержерак, столько лет мужественно и безошибочно игравший свою роль, и совершивший такой непростительный прокол в последний день непутевой жизни… Она догадалась, о да, — но разве могла не догадаться? Ах, Сирано, неужели не хватило любви, чтобы доиграть до конца?
В общем, все это теперь — новая песня, предварительная премьера которой (ибо первый блин, как известно, всегда выходит комом) состоялась неделю назад на концерте Саши Деревягина, а окончательная — вчера, на «Антоновке». Я очень надеюсь, что через какое-то время мне удасться выложить в этот блог и аудиоверсию, но пока пусть будет текст.
. . .
Как медленно слетает мертвый лист
С повапленного осенью платана
И падает, кроваво-багрянист,
Под смутный гул далекого органа
В раскрытый зев келейного окна,
Где в сумерках октябрьского тлена
Над вечным вышиванием одна,
Всегда одна, сидит сестра Мадлена.
Ни прелести, ни свежести былой
Не различить в чертах ее и жестах,
И пальцы так исколоты иглой,
Что, кажется, и нет живого места,
И память так мутит от горьких слов,
Что в голос бы кричать, оставив гордость,
Но дважды убиенная любовь
Двойной петлей захлестывает горло.
***
Как ночь темна, лишь отсвет голубой
Любимая, двенадцатого мая
Прическу изменили вы, бог мой,
Не замечая и не понимая.
Мне кажется, я слышу шум травы…
Вы помните, вы любите, ужели?
И как не тяжелы слова любви –
Их призраки бессонные тяжеле.
***
И вновь, как и тогда, почти темно,
И с кровью прорывается обман,
Зачем вы роль играли, Сирано?
Зачем вы промолчали, Кристиан?
Затем ли, чтобы ей из темноты
Смотреть, как приближается зима,
И целовать бумажные листы
Сходя от одиночества с ума.
Роксане ли, Мадлене ли — за что
Врастать, седея, в эту тишину,
Где каждый день за год, и год за сто,
В молчания отчаянном плену?
Где до краев наполнен полумрак
Тяжелым духом благородной лжи?
Вы, право, заигрались, Бержерак,
И проиграли более, чем жизнь.
***
Любимая, прощайте. Я умру.
Как просто все! И ново и не ново.
Жизнь мимо пронеслась, как на ветру
В объятья ночи брошенное слово.
Мне горло душит смерть. Пора кончать….
Я ухожу. И я хочу кричать:
Любимая, прощай, любимая, довольно…
***
Как опадают листья в эти дни,
И пусть снега от никуда не деться,
Не думай, не терзайся, не казни
Пустыми сожалениями сердца,
За гордый нрав и бесполезный пыл,
За слепоту и блажь самообмана,
Прощая тех, кто якобы любил
Тебя, — прости саму себя, Роксана.
Все кончено – но глаз пустых не прячь,
Взгляни, как серп луны качает Сена,
Не улыбнись – тогда хотя б заплачь,
Сестра моя Мадлена…
Ваш комментарий будет первым