Пару недель назад я случайно оказалась в родных адмиралтейских краях, на Фонтанке, и очередной раз обнаружила себя с удивленным недоумением разглядывающей многим нынче известный дом Капустина — Бубыря, он же – широко известный дом-призрак из российской народной мелодрамы о любви в питерских интерьерах под названием «Питер FM”. В принципе, дом – как дом, махровый модерн начала прошлого века, по Городу-812 их, таких красивых – как поганок в карельском лесу… Однако же счастливая судьба сделала его столь популярным , что он даже прописался на некоторых туристических картах в качестве новомодной достопримечательности, а на противоположном берегу реки на тех же картах теперь значится «смотровая площадка», с которой эту кинозвезду, квинтэссенцию Таинственного и Блистательного Петербурга рекомендовано разглядывать.
Правда, бурная карьера, на мой взгляд, не пошла зданию на пользу – ибо заботливые городские власти, устыдившись, очевидно, запущенности и убожества новоявленного арт-объекта, поспешили его отремонтировать. И сделали это так, что лучше бы не делали. Более того, сбоку (где ранее был пустырь, а до того снесенный уже давно дом Мусина-Пушкина) к бубырь-капустинскому замку прилепили серого бетонного монстра, основательно испоганив картинку: теперь все ровненько, гладенько, никак, и напрасно романтический мальчик Максим не уехал в Германию. Хотя допуская, что это это говорит ко мне врожденная питерская любовь к историческим помойкам.
С другой стороны, «Питер Fm” мне никогда не нравился – и мармеладностью, и полнейшим пренебрежением к географии города (на том, как столичные режиссеры изображают Петербург, следовало бы остановиться отдельно — но тогда придется слишком уж отклониться от темы) и незаслуженным вниманием к этому бурому недоразумению. Я, видите ли, все детство и юность провела буквально на соседних улицах — и ничего примечательного и таинственного в данной постройке решительно не находила. Более того, я имею наглость полагать, что мой «собственный» дом – где я не родилась, но прожила с самого раннего детства до второго замужества и второго ребенка – ничуть не хуже (или не лучше); столь же «модерновит» и премного аутентиченее (правильные дома в этом городе – всегда желтого цвета, в крайнем случае – лазурно-голубого, потому что иные оттенки на сером смотрятся отвратительно).
И вот тут-то мне и пришло в голову: популярное кино я, конечно, не сниму, но вот конспективно изложить историю его, то есть родного дома — вполне в состоянии. А то ведь несправедливо получается: про капустинский дом понаписано везде и всюду намного больше, чем достаточно знать простому обывателю, а моему досталось четыре строчки в справочнике – и все.
Итак, позвольте представить вам еще один чистый образец петербургского доходного модерна начала 20-го века: дом № 19 по улице 12-я Красноармейская, построенный в 1913-1914 годах гражданским инженером Леонидом Васильевичем Котовым – выпускником, к слову, того же Института гражданских инженеров, что заканчивали и господа Бубырь с Капустиным. На сегодняшний день в Петербурге известно тридцать шесть домов котовской постройки, все преимущественно в Адмиралтейской части.
На момент постройки моего дома Леониду Васильевичу было 36 лет. А вот имени владельца и заказчика мне разыскать не удалось.
Дом и правда был некогда хорош весьма: на фотографиях это не особо заметно, но в ряду своих соседей по улице он очевидно выделяется и стилем, и монументальностью; впрочем, время обошлось с ним крайне безжалостно. От лепнины и чугунного литься на фасаде практически ничего не осталось, а уж изнутри изуродовали и изничтожили все, что можно практически все квартиры в доме были – а многие до сих пор остаются – коммунальными. Фрагмент витража, например, уцелел только в двух отделениях одного из огромных окон на нашей лестнице – и я помню, какое завораживающее впечатление своей неуместностью, нездешностью, несоответствием окружающему бардаку и бедламу этот кусочек старой жизни производил на меня маленькую, когда мы только-только туда переехали. Тогда еще стены в подъезде были охристо-розовыми, это уже после моего переезда их выкрасили совсем уж несуразным и диким в сочетании с черно-коричневой окраской рам и перил изумрудно-зеленым колером. Уцелевшие же элементы фасадного декора, все эти портики, пилястры, эркеры-балконы, фризы-молдинги-карнизы – как-то совершенно обветшали и потерялись на фоне общей разрухи.
Впрочем, наш подъезд , хоть и с витражами, был «черным», точнее «получерным» — то есть не для того,чтобы отбросы выносить, для этого существовала совсем уж черная, узкая лестница, выходившая во двор, но предназначенным для слуг, дров и жителей квартир поменьше и подешевле в левом крыле.
Историческая справка
Улица моего детства возникла в середине XVIII века, как улица для расположения 12-й роты Измайловского лейб-гвардии полка. Указом императрицы Анны Иоановны от 2 мая1740 года«…велено на полки Гвардии, вместо казарм, построить слободы… со всяким поспешением в нынешнем 1740 году… Измайловскому назначили… строить за Фонтанкою, позади обывательских домов, зачав строить от самой проспективой, которая лежит Царскому Селу на правую сторону вниз по оной речке».
Измайловский лейб-гвардии полк, третий по значимости после Преображенского и Семеновского пехотный полк гвардии, был сформирован по указу все той же Анны Иоанновны в 1730 в Москве и назван в честь подмосковного села Измайлово — родовой вотчины Романовых. С осени 1731 года полк дислоцировался в Петербурге и первоначально размещался постоем по обывательским квартирам, пока не было закончено строительство Измайловской слободы.
С середины 
XVIII века известно, соответственно и название улицы как «12-я Рота». Параллельно бытовали и названия 12-я Измайловская улица, и 12-я Рота Измайловского полка. Всего таких рот-улиц было двенадцать, плюс одна «заротная» , где располагалась так называемая «заротная команда», то есть вспомогательные подразделения полка, не входившие ни в одну из рот. Впервые на плане Петербурга «роты» с соответствующей нумерацией появляются в 1812 году.
В конце XVIII века, при Павле I, было принято решение вернуть полки в казармы и отдать освободившиеся места под застройку. Казармы для Измайловского полка построили вдоль Измайловского проспекта; часть их сохранилась, хотя и в несколько перестроенном виде (и в пору моего детства в них тоже размещались какие-то солдатики, военная автотехника и т.п.) – и тем не менее, в отличие от других полковых слобод, слово «рота» в названиях улиц бывшей слободы Измайловского полка осталось. Главная улица была приблизительно в то же время названа Измайловским проспектом. А полковым храмом полка был Троицкий собор, где, кстати, венчался Федор Михайлович Достоевский (который и жил тогда неподалеку, сначала в 3-ей, а потом во 2-ой роте).
Современное название – Красноармейские – улицы получили в 1923 году, по вполне очевидной причине. И так как прежнее наименование никакой прелести и сугубой исторической ценности не имело, то советские топонимы уцелели и в перестроенную эпоху бурных переименований. Хотя, конечно, 12-я Красноармейская улица в Санкт-Петербурге – это звучит как-то по-идиотски.
_____________
В лучших традициях доходного жанра самые хорошие и дорогие квартиры располагались по фасаду, а апартаменты домовладельца были самыми просторными и шикарными и располагались на третьем этаже (хотя в XIX веке хозяева чаще занимали второй этаж: подниматься по лестницам приличным людям не подобало; лифты появились много позднее). После революции во все без исключения квартиры подселили алчущий классовой справедливости пролетариат и некоторое количество партийных работников – и «пропал Калабуховский дом». Хозяйскую квартиру на девять комнат вообще распилили на две, при этом забавным образом поменялась нумерация: за большей частью распиленной квартирки оставили аутентичный номер 6, а новой присвоили последний в списке номер 59. Так что сначала мои родители, а потом и я сама любили подшучивать в духе тогда еще весьма популярного и еще вполне адекватного Михаила Задорнова (может, кто помнит, была у него такая юмореска про девятый вагон, вагон, который сразу после восьмого, а не перед десятым): квартира номер шесть – это не после пятой и даже не перед седьмой, это между 13-ой и 14-ой. Уточнение было для новых посетителей весьма существенным, потому что искать шестой номер следовало в другом подъезде, а мобильных телефонов тогда еще не было — по крайней мере, в массах.
Напротив располагался центральный вход в Николаевское кавалерийское училище – то, что заканчивал некогда корнет Лермонтов. Правда, входа этого – с синим куполом и белоснежными колоннами – я никогда не видела, пока жила в этом доме: вид на него загораживало смертельно скучное здание конторы какой-то мебельной фабрики, которое снесли буквально пару лет назад. Теперь из моих окон открывается прелестный, очень и очень петербургский, хотя и обезображенный останками мебельной фабрики вид – вот только окна уже не мои. А так – конторский параллелепипед, тополь, фонарь на проводах – неизменная картина на протяжении четверти века.
Будь я блаженным рантье – можно было бы и заняться дополнительными изысканиями, разузнать (если это вообще возможно) подробнее и о владельцах его, и о жильцах… но времени на это, разумеется, нет, так что будем довольствоваться тем, что имеем.
Ваш комментарий будет первым