Urbi & Orbi

Венок сонетов

1.

Уже не слыша шума городского,
Но все еще превратностей в плену,
Я не хожу по городу – я снова
И снова в этом городе тону.

Я падаю по улицам, спрямленным
Неясной целью – в памятную блажь,
Где бесконечным ветром утомленный,
Качается мой радужный мираж.

И никому уже не доверяя,
Неровный шаг едино поверяя
Тяжелым скрипом жадных жерновов

Неумолимой вечности, в падении
Неслышимое прочим слышу пенье,
Внимая зову каменных волхвов…

2.

Внимая зову каменных волхвов,
Сто лет назад, а может даже двести,
Мы славно говорили про любовь
На этом странном и коварном месте.

Закат неторопливо догорал,
Туманные подробности сгущая,
И множился презрительный оскал
На тусклых лицах пантеона майя.

Чужих богов бояться не с руки –
И шли слова, их множились полки
И погибали в свисте крысолова,

Копытцами беспечности стуча…
А надо было просто промолчать,
Вдыхая сырость чада колдовского.

3.

Вдыхая сырость чада колдовского,
Мой вечный город, трепетный паяц,
Дитя дворца и блуда заводского,
Кружится в вальсе, выходя на плац.

Какая блажь придет ему на сердце,
Какая муть — предвидеть нелегко.
Он – чистый спирт, настоянный на перце,
Разбавленный слегка «Вдовой Клико».

И тени тех, кто пил из этой чаши,
Под вечер наполняют кущи наши:
Оглаживая равнодушных львов,

Учтиво сторонясь, смеясь туманно –
И до рассвета бродят невозбранно
Вдоль сорока прозрачных островов.

4.

Вдоль сорока прозрачных островов
Бродить нетрудно вечером бездомным,
Вплетая ересь торопливых слов
В извивы набережных, и альбомным

Старинным слогом долго объяснять
Дрожанье ветра и волны смятенье,
Всем сердцем зажимая рукоять
Отчаянья, но в солнечном сплетение

Судьбы нащупав трещину – бежать
Куда глаза, беспечно отражать
Стальное небо холодностью жеста

И, ничего по сути не сказав,
Продолжить путь вдоль мраморных октав,
По гулким трубам вечного норд-веста.

5.

По гулким трубам вечного норд-веста
Течет бессонно беспощадный ток,
Выдумывая каменный цветок
Из водянисто-глиняного теста.

То нервностью, то нежностью томим,
Мешает грязь творец тысячеликий,
И труд его бессмысленно-великий
Живет прекрасным вымыслом одним.

Нам, муравьям, снующим под горою
Кудес его, случается порою,
Забыв на время самое себя,

Вдохнуть сего безумия до дрожи –
И молча торопливый бег продолжить
По безразлично-мраморным зыбям.

6.

По безразлично-мраморным зыбям,
Под небом, то прозрачным, то землистым,
На радость обнаглевшим голубям
И фото-озабоченным туристам,

Расставлены, рассажены гуртом
Цари и боги, ангелы и звери…
Вот скорбный ангел клонится в литом
Порыве к безобразнейшей химере,

Вот мудрый князь на вздыбленном коне
Летит стремглав навстречу сатане
С балконного торчащему насеста…

Но все они одну таят печаль,
И пристально глядят куда-то вдаль,
Туда, где нет ни времени, ни места…

7.

Туда, где нет ни времени, ни места,
Ни действия – а только тишина,
Бежит, бежит, как тать из-под ареста
Гранитом злым плененная волна.

Бежит, бежит к неблизкому заливу,
Грызя зубами роковую твердь,
И множит, отражая торопливо,
Гранит и мрамор, золото и медь.

Ложится ночь на пыльные ограды,
Смолкает гул, пустеют автострады,
Стихает ветер, кроны теребя,

Бежит волна, раскачивая берег…
И за волной, как безымянный ерик,
Я ухожу – от вас ли, от себя?

8.

Я ухожу – от вас ли, от себя? –
Стальную память попусту скребя
Непрочными, неточными словами.

Вечерний чад плывет над головами,
Плывет толпа, сгущается мигрень,
И пахнет пивом пыльная сирень.

Сегодня слишком душно, слишком шумно.
Остановись, мгновенье – ты безумно.

Назад, увы, же не повернуть,
Но можно ненадолго скучный путь
Прервать, присев на парапет причальный,

И засидеться – за полночь, за мрак,
Прикидывая, что, кому и как,
Когда настанет мой черед печальный.

9.

Когда настанет мой черед печальный
Хромать, хрипеть и пить валокордин,
Я поселюсь в Коломне коммунальной,
Где пыль и копоть сыплются с ундин

И гарпий на дряхлеющих фасадах,
Где дух тяжелый виснет по дворам,
И в тусклых, незатейливых лампадах
Фонарных дотлевает мутный срам.

Где можно будет каждый божий день,
Благословляя царственную сень,
Переползать к Неве первоначальной,

Тряся седой и страшной головой,
Чтоб где-нибудь на лавочке кривой
Упасть в объятья ночи изначальной.

10.

Упасть в объятья ночи изначальной –
И них пропасть до самого утра,
Покуда предрассветные ветра
Не сдуют морок радости случайной.

В полуночи толпа течет рекой,
Но к трем часам мелеют переулки
И вымирают лавочки, и гулки
Шаги твои – но призрачен покой

Прозрачной тишины. Уже с востока
Встает прозрения острая осока,
Уже дрожит на темных куполах

Рассветное смятенье – и премудро
Мы поторопим суетное утро,
Запутавшись в отчаянных словах.

11.

Запутавшись в отчаянных словах,
Как во дворах с травою на дровах,
Мы разошлись в досаде и обиде,
Но в том большой трагедии не видя.

И вот, живем на разных полюсах:
Уже завелся иней в волосах,
Дрова сгорели, двор пустой пылится,
И ничего уже не повторится.

Никто не ждет, ладонь примкнув ко лбу,
Никто в сердцах не ропщет на судьбу,
Слагая оды чудному мгновенью,

Никто давно не нужен никому.
Но ту весну пятнадцать лет тому
Я предпочту грядущему спасенью.

12.

Я предпочту грядущему спасенью,
Свидетельству божественных чудес
И трубному из мертвых воскресенью
Всенощное плетение словес.

Как сладко строгой формы обещание,
Как нежны рифмы в чувственном соку!
Равно переплавляются в строку
И мерзость, и сомненье, и прощанье.

Когда же все закончатся слова,
Я не умру, но буду жить едва,
На время уподобившись растению,

Как дремлющий в засаде птицелов,
И буду ждать бессонно новых слов –
Бесплотной, безъязыкой, блудной тенью.

13.

Бесплотной, безъязыкой, блудной тенью,
Последнюю печаль пересказав,
И тем предав покойному забвенью,
Я выйду в ночь, от стачечных застав,

Через Обводный и Калинкин мост,
Вдоль скорбной Пряжки – к лейтенанту Шмидту,
И далее – к имперскому граниту
И ангелам, на стрелочный форпост

Седой Невы, где плещется тревожно
Волна, и разъясняет непреложно
Науку выживания во рвах,

Где мнимое спокойствие ничтожно,
И ничего нельзя забыть – но можно
На этих заблудиться островах.

14.

На этих заблудиться островах
Нам удавалось некогда, когда-то,
Когда еще звенел придурковато
Веселый ветер в наших головах,

Рисуя тропы в мареве ночном.
И в неге ветряного наваждения
Мешался мед поэзии с вином,
Сопровождая наши заблуждения.

Прожить бы жизнь до самого конца,
Не прикрывая блазного лица,
Наряда не стесняясь шутовского

И не сходя с невидимой тропы –
Уже не видя ряженой толпы,
Уже не слыша шума городского.

15.

Уже не слыша шума городского,
Внимая зову каменных волхвов,
Вдыхая сырость чада колдовского,
Вдоль сорока прозрачных островов,

По гулким трубам вечного норд-веста,
По безразлично-мраморным зыбям,
Туда, где нет ни времени, ни места,
Я ухожу – от вас ли, от себя?

Когда настанет мой черед печальный
Упасть в объятья ночи изначальной,
Запутавшись в отчаянных словах, –

Я предпочту грядущему спасенью
Бесплотной, безъязыкой, блудной тенью
На этих заблудиться островах.